Одним из центральных моментов VII съезда нардепов, проходившего в начале декабря 1992 года, была борьба за Гайдара. Ельцин изо всех сил пытался провести его на пост премьера, его противники костьми ложились, чтобы не допустить этого.
9 декабря президент наконец представил Съезду кандидатуру Егора Тимуровича на пост главы правительства. До этого он, как мог, оттягивал такое представление, заранее предвидя его результат: Ельцину было известно, какое число депутатов твердо противостоит ему: 690 – 693. Почти квалифицированное большинство. Причем в любой момент оно могло стать квалифицированным без «почти»: две трети состава Съезда – это 694 депутата (общее число нардепов – 1040). Не хватало сущего пустяка – нескольких голосов. Понятно, что 521 голоса – простого большинства, необходимого для утверждения Гайдара председателем правительства, – у сторонников президента не было. 
Чтобы дополнительно подстраховаться, оппозиционеры пускались во все тяжкие ради компрометации и.о. премьера. При этом, естественно, не пренебрегали никакими, даже самыми грязными, методами. Утверждали, например, что в их распоряжении имеется некий документ, будто Гайдар лечился в психиатрической больнице.
Вообще, надо сказать, Егору Тимуровичу, наверное, надолго запомнилось то время. В том числе и количеством помоев, которые регулярно выливались на его голову, и очно, и заочно. Любое упоминание его имени приводило нардепов в необычайное злобное возбуждение, этакий истерический экстаз.
– Кто вообще доказал, что Гайдар что-нибудь понимает в экономике? – кричал, например, депутат Николай Павлов на одной из сессий ВС, незадолго перед VII съездом. Забавно, не правда ли? Вы слышали когда-нибудь про такого экономиста – Николая Павлова, позволяющего себе в таком тоне говорить о ведущем российском реформаторе? Следуя тональности, заданной им, и демонстрируя начитанность, депутаты на той сессии сравнивали тактику гайдаровского правительства с «манерами хулиганов Мишки Квакина» (это отрицательный персонаж из «Тимура и его команды»  –  ну, никак не давал нардепам покоя писатель Аркадий Гайдар!).
 Вернемся, однако, к съезду. Многие ожидали, что в случае провала Егора Тимуровича Ельцин проявит твердость и другого кандидата выдвигать не станет: он имел право продлить полномочия Гайдара как и.о. премьера еще на три месяца. Однако дальнейшие события повернулись несколько иначе. 
В правительстве и в его аппарате явно нет единства в вопросе о том, как реагировать, если Съезд не утвердит Гайдара премьером. Более того, время от времени предпринимаются какие-то непродуманные cуетливые шаги, которые могут быть восприняты противниками кабинета просто как слабость. Так, некий неназванный представитель пресс-бюро правительства выступил с заявлением, что в случае неутверждения Гайдара «команда реформ» в полном составе подаст в отставку. Но это утверждение тут же было опровергнуто самими членами упомянутой «команды». Александр Шохин: «Я не могу сказать, что все мы присягали именно этому составу правительства. Мы присягали президенту, который сделал ставку на реформаторское правительство...». 
Вечером 7 декабря состоялся брифинг вице-премьера Анатолия Чубайса. Среди прочего, Чубайс заявил, что никаких официальных заявлений о своей отставке в случае неутверждения Гайдара премьером правительство не делало. Более того, по словам Чубайса, сотрудник правительственной пресс-службы, выступивший с подобным заявлением, был немедленно уволен. Причем уволен по предложению самого Гайдара. Тем не менее, как сказал Чубайс, «уход Гайдара будет сопровождаться уходом ключевых экономических министров», в том числе и самого Чубайса. Все члены правительства едины во мнении, что никто, кроме Гайдара, не может реально претендовать на пост премьера и что ни в коем случае он не должен быть вторым лицом в правительстве. Отставка Гайдара, заявил Чубайс, тяжело отразилась бы на всем ходе экономических реформ, остановила бы процесс разгосударствления крупных промышленных 
предприятий и существенно замедлила темпы малой приватизации. Выбор между Гайдаром и каким-то другим премьером означал бы выбор между Гайдаром и дестабилизацией.
Хотя многие противники реформ на съезде уверяли, что они вовсе не являются таковыми, для Чубайса очевидным признаком их обильного присутствия в зале заседаний стало голосование об отмене частной собственности (с таким «р-р-революционным» предложением выступил один из депутатов): за него отдали голоса около 300 депутатов. «Сопротивление есть, сопротивление жесточайшее, любыми формами и методами, допустимыми и недопустимыми», – сказал Чубайс. 
Что касается съездовского постановления, выставившего правительству «неуд» за его работу (было и такое), вице-премьер Анатолий Чубайс твердо заявил, что кабинет министров будет работать «так же, как и раньше, поскольку постановление – постановлением, а жизнь – жизнью».

Главная антипрезидентская статья введена в действие

9 декабря Съезд принял поправку к Конституции, введя в нее статью 121-6, которая стала в его руках главным орудием давления на Ельцина и которая была пущена депутатами в ход в решающий момент бурных событий сентября – октября 1993 года. Согласно этой поправке, полномочия президента «прекращаются немедленно» в случае, если он вздумает изменить национально-государственное устройство России или, что было для той ситуации главным, – распустит или приостановит деятельность «любых законных органов власти» (прежде всего имелось в виду, разумеется, – Съезда и Верховного Совета).
В том, что Съезд принял все какие «нужно» решения и не принял какие «не нужно», главная заслуга принадлежала, конечно, спикеру ВС Хасбулатову. Он тонко дирижировал собранием нардепов, чутко улавливал настроения зала и управлял ими, вроде бы прямо и не затыкал рот своим противникам, до какого-то момента давал выговориться, акцентировал моменты, вызывающие неприятие аудитории, после чего приказывал отключить микрофон под предлогом истечения времени, отведенного для выступления (если же было нужно, он без труда, через голосование, предоставлял выступающему дополнительные минуты). 
О стиле, в каком Хасбулатов вел съезд, дает представление хотя бы такой отрывок из съездовской стенограммы. Выступает координатор фракции «Радикальные демократы» Георгий Задонский, зачитывает заявление фракции:
– «VII съезд народных депутатов Российской Федерации привел страну к кризису власти. Нарушая Конституцию России, попирая основные принципы демократии, VII съезд принял поправку к Конституции, допускающую автоматическое отрешение от власти избираемого народом президента, отказался в нарушение закона рассмотреть вопрос о проведении референдума о земле, несмотря на собранные 350 подписей народных депутатов Российской Федерации и более двух миллионов подписей российских граждан, ограничил конституционное право народа на изъявление своей воли путем референдума. Съездом сделаны решающие шаги в сторону ликвидации последних признаков демократии в Верховном Совете. С этой целью предложено: провести чистку комитетов и комиссий Верховного Совета Российской Федерации...» (Шум в зале.)
Председательствующий: 
– Уважаемые народные депутаты, будьте терпимы, выслушайте. 
Задонский: 
– «...пересмотреть списки работающих на постоянной основе народных депутатов – не членов Верховного Совета, убрать из Президиума Верховного Совета председателей комитетов, позиции которых не всегда совпадают с мнением председателя парламента, упразднить Комитет Верховного Совета по средствам массовой информации, защищающий свободу слова и гласность. Одним из вдохновителей и наиболее последовательным проводником такой политической линии является председатель Верховного Совета Хасбулатов, практически узурпировавший власть в парламенте и на Съезде...».
Председательствующий: 
– Георгий Иванович, время истекло. Отключите микрофон».
Заметьте: время истекло именно в тот момент, когда речь зашла о председателе Верховного Совета. 

Конституционная петля затягивается

Как видим, на VII съезде посягательства депутатов на властные полномочия президента достигли своего апогея. В соответствии с Законом «О Совете Министров – Правительстве Российской Федерации», который был принят незадолго перед этим Верховным Советом, Съезд ввел в Конституцию положение о том, что правительство подотчетно не только президенту, но также Съезду и Верховному Совету. Более того, устанавливались, так сказать, «приоритеты» подотчетности: сначала – Съезду, потом – Верховному Совету и лишь в последнюю очередь – президенту. Кроме того, теперь требовалось согласие Верховного Совета на назначение и освобождение президентом не только председателя правительства, но и ряда ключевых министров – иностранных дел, обороны, безопасности, внутренних дел. То есть тех, которые именуются силовыми. От того, на чьей они стороне, решающим образом зависело, у кого больше шансов на победу в случае заговора или открытого конфликта. Верховному Совету предоставлялось также право назначать председателя Центробанка – право очень важное, позволяющее в значительной мере контролировать и определять финансово-экономическую политику. Далее, ВС получал право приостанавливать действие указов и распоряжений президента до разрешения Конституционным Судом вопроса об их конституционности, а затем, если КС признает их неконституционными, – отменять президентские нормативные акты. Наконец, той самой статьей 121-6, как  уже было сказано, ужесточалось положение о том, что президент не имеет права ни распускать, ни приостанавливать деятельность любых «законно избранных органов государственной власти»: в случае, если он это сделает, полномочия президента «немедленно прекращаются». 
Одним словом, законодатели явно нацелились на то, чтобы забрать себе как можно больше реальной «конституционной» власти, а президенту в конечном итоге оставить роль английской королевы. С легкостью необыкновенной, чувствуя себя полновластными хозяевами Конституции, депутаты перекраивали и переделывали ее как им заблагорассудится. Это ощущение безграничного упоительного всевластия выразил Хасбулатов в одной из статей, опубликованных в то время: «…Положения основ конституционного устройства, как и сами нормы Конституции, имеет право толковать только Съезд народных депутатов и никакой иной орган или общественная организация».

Обращение Ельцина к народу

Итак, 9 декабря Ельцин наконец выдвинул кандидатуру Егора Гайдара на пост премьера. Как и ожидалось, он не набрал нужного числа голосов: за него проголосовали лишь 467 депутатов (требовался 521 голос). 
Реакция Ельцина была бурной: он терпел поражение по всем направлениям. На следующее утро, 10 декабря президент выступил на съезде с краткой и резкой речью. Пожалуй, такой степени резкости не было ни в одном из его выступлений ни до, ни после.
«Граждане России! Народные депутаты! – сказал Ельцин. – Развитие событий на VII съезде народных депутатов заставляет меня обратиться напрямую к народу. Реформы, которые уже в течение года проводятся в России, находятся в серьезной опасности. На съезде развернуто мощное наступление на курс, проводимый Президентом и правительством, на те реальные преобразования, которые удерживали страну все последние месяцы после начала экономической катастрофы. То, что не удалось сделать в августе 1991 года, решили повторить сейчас и осуществить ползучий переворот. Цепь действий уже выстроена. Вот она. 
Первое. Здесь, на VII съезде, создать невыносимые условия для работы правительства и Президента, практически деморализовать их.
Второе. Любой ценой внести в Конституцию поправки, которые наделяют Верховный Совет, ставший оплотом консервативных сил и реакции, огромными полномочиями и правами. Но по-прежнему оградить его от какой-либо ответственности. Взять права, но уйти от ответственности.
Третье. Заблокировать реформу, разрушить все позитивные процессы, не дать стабилизировать ситуацию.
И наконец, четвертое. Провести в апреле 1993 года VIII съезд народных депутатов, расправиться на нем и с правительством, и с Президентом, и с реформами, и с демократией. Тем самым совершить крутой поворот назад.
Таковы логика и последовательность действий, которые открыто обсуждаются частью депутатов в эти дни. Не питал иллюзий, но все-таки надеялся, что в ходе работы съезда депутаты с мест разумно отнесутся к моим предложениям и проявят здравый смысл. Виню себя сегодня за то, что ради достижения политического согласия неоднократно шел на неоправданные уступки. В результате было потеряно время, а договоренности, как правило, нарушались. И на VII съезде рассчитывал на понимание. В ответ только глухое молчание или агрессивное недовольство. Съезд отверг мои предложения по обеспечению стабилизационного периода, не заметил даже эти предложения, не избрал председателя правительства, отклонил, по существу без рассмотрения, большинство, подавляющее большинство поправок Президента к Конституции.
Граждане России увидели, чем на самом деле заняты многие их избранники: одни и те же лица у микрофонов, одни и те же слова звучат с трибуны, вплоть до призывов к свержению. Стены этого зала покраснели от бесконечных оскорблений, площадной брани в адрес конкретных людей, от злости, грубости и развязности, от грязи, которая переполняет Съезд, от болезненных амбиций несостоявшихся политиков, их драк. Это позор на весь мир.
Спикер защищал грудью только что созданный Фронт национального спасения. Конституция, или то, что с ней стало, превращает Верховный Совет, его руководство и председателя в единовластных правителей России. Они встают над всеми органами исполнительной власти и по-прежнему не отвечают ни за что. Они стремятся окончательно повязать парламентариев круговой порукой безответственности и страхом потерять свои кресла. Все это очень похоже на то, что было в недавнем прошлом, когда страной руководило Политбюро ЦК КПСС. Правительство фактически поставлено в положение временного правительства, хотя работает год. У него нет возможности нормально работать, но вся ответственность лежит на нем. Нас подводят к опасной черте, за которой дестабилизация и экономический хаос, толкают к гражданской войне.
Итогом восьми дней работы Съезда стал острейший кризис еще не окрепшей российской государственности, глубокий раскол в депутатском корпусе. С особой силой он проявился вчера во время избрания председателя правительства России. Нет никаких гарантий, что кризис Съезда не начнет распространяться вширь, что конфронтация не охватит все этажи государственной власти, все общество. Я хочу, чтобы избиратели знали об этом. Съезд еще раз доказал, что в подобных условиях невозможна нормальная работа. В интересах граждан России не решен ни один важнейший практический вопрос. Атмосфера Съезда – только отвергать, только разрушать, зажимая рот несогласным. Доминирует позиция тех, кто привык командовать, не отвечая за результат, учить, многого просто не понимая, судить других, не замечая собственных ошибок. С таким Съездом работать дальше стало невозможно.
Острота сегодняшнего момента определяется тем, что нa VII съезде четко обозначились две непримиримые позиции. Одна – на продолжение реформ, на оздоровление тяжелобольной экономики, на возрождение России. И другая позиция – дешевого популизма и откровенной демагогии, дезорганизации сложных преобразований и в конечном счете восстановления тоталитарной советско-коммунистической системы, проклятой собственным народом и отвергнутой всем мировым сообществом. Это даже не путь назад, это путь в никуда. Обидно, что проводником этого обанкротившегося курса стал председатель Верховного Совета России Хасбулатов. Съезд со всей очевидностью показал, насколько опасна не только диктатура исполнительной, но и диктатура законодательной власти. Неужели мы позволим сойти России с цивилизованного пути, на который только что встали, неужели допустим, чтобы народ вновь оказался заложником политической борьбы? 
В такой ситуации считаю необходимым обратиться непосредственно к гражданам России, ко всем избирателям. К тем, кто голосовал за меня на выборах и благодаря кому я стал Президентом России. К тем, кто голосовал против, и к тем, кто не принимал участия в голосовании, кто далек от политики. Верю, что все вы болеете сердцем и душой за наш народ, за Россию. Наступил ответственный, решающий момент. И над Съездом, и над Президентом есть один судья – народ. Вижу поэтому выход из глубочайшего кризиса власти только в одном – во всенародном референдуме. Это самый демократичный, самый законный путь его преодоления. Я не призываю распустить Съезд, а прошу граждан России определиться, с кем вы, какой курс граждане России поддерживают. Курс Президента, курс преобразований или курс Съезда, Верховного Совета и его председателя, курс на сворачивание реформ и в конечном счете на углубление кризиса. Сделать это надо именно сейчас, в это суровое время. Ради того, чтобы сохранить гражданский мир, обеспечить стабильность в России. Сейчас свой выбор должны сделать именно вы, уважаемые избиратели. В ваших руках теперь судьба реформ, судьба Президента и судьба Съезда. Я лично не могу позволить продлить страдания народа на десятилетие.
Граждане России! В этот критический период считаю своей первейшей задачей обеспечение стабильности в государстве. Сделаю все для сохранения гражданского и межнационального согласия, укрепления порядка в стране. Один из залогов стабильности – устойчивая работа правительства. Гайдар остается исполняющим обязанности его председателя. Съезду не удалось деморализовать кабинет министров. Он будет работать, решительно проводить в жизнь реформы, стимулировать укрепление самостоятельности республик и регионов, предприятий и коллективов. И главное – поддерживать на должном уровне функционирование всех систем жизнеобеспечения. Прошу все общественные организации, партии, движения, профсоюзы проявить благоразумие и действовать в строгом соответствии с законом. Прошу граждан России в этот ответственный момент проявить организованность и дисциплину. Не сомневаюсь в том, что вы, уважаемые избиратели, на референдуме сделаете свой выбор, примете решение, достойное народа России. Призываю граждан начать сбор подписей, набрать необходимое число голосов для проведения референдума. Призываю депутатов, кому дорого дело реформ, использовать свое право требования референдума.
Я предлагаю Съезду принять решение о назначении всенародного референдума на январь 1993 года со следующей формулировкой: “Кому вы поручаете вывод страны из экономического и политического кризиса, возрождение Российской Федерации: нынешнему составу Съезда и Верховного Совета или Президенту России?”. Мое предложение базируется на конституционном принципе народовластия, на конституционном праве Президента обратиться к народу, на конституционном праве Президента на законодательную инициативу. Я как Президент подчинюсь воле народа, какова она будет».
Хотя внешне этот взрыв президентской ярости был похож на импровизацию, в прессе утверждалось, что это не совсем так. Источники в Администрации президента сообщали, что сценарий был заготовлен около двух месяцев назад. Первоначально предполагалось, что Ельцин обратится с призывом провести референдум, причем с более «крутой» формулировкой – о роспуске Съезда и Верховного Совета – уже в конце ноября, однако в дальнейшем президент посчитал, что оппозиция удовлетворится косметическими изменениями в составе правительства, так что костяк кабинета Гайдара удастся сохранить. В этом случае идти на обострение ситуации вроде бы не было необходимости. Однако после того, как Гайдара провалили, стало вполне очевидно, что надежды Ельцина были иллюзорны. 
 Закончив свое выступление, Ельцин предложил депутатам, которые поддерживают его, а также представителям исполнительной власти покинуть зал заседаний съезда и собраться в Грановитой палате. Это предложение было неожиданным, и ему последовали не очень многие, даже из числа демократов. Около полутора сотен человек. Кворум на съезде сохранился. Неподготовленность этого шага было явным тактическим промахом ельцинской команды. 
После ухода части депутатов у оставшихся, естественно, возникла идея как-то наказать ушедших, «не выполняющих свои депутатские обязанности». Однако соответствующее предложение не прошло. Подконтрольная Хасбулатову «Российская газета» опубликовала «список отсутствующих депутатов на заседании 10 декабря 1992 года, 10 часов 23 минуты», то есть список тех, кто последовал призыву Ельцина. Этакий донос. При этом, правда, публикаторы все переврали: в числе якобы ушедших было названо немало тех, кто на самом деле остался сидеть в своем кресле, и наоборот, ряд ушедших не был поименован в крамольном списке.
После выступления Ельцин в лучших традициях пролетарской солидарности, пролетарского интернационализма отправился «в народ» – на АЗЛК. «Народ», разумеется, был подготовлен к этому визиту – на состоявшемся там митинге приняли резолюцию в поддержку российского президента. Сказать, однако, что этот шаг был намного более удачной придумкой президентской команды, чем собрание небольшой группы депутатов в Грановитой палате, я бы не решился.

Силовики успокаивают депутатов

Сразу же после выступления Ельцина Хасбулатов заявил, что считает это выступление оскорбительным «как в отношении Съезда, так и в отношении Председателя Верховного Совета», а потому просит депутатов принять его отставку, после чего удалился из зала. Отставка, разумеется, не была принята, и через некоторое время спикер вновь обосновался на своем месте. 
 Выступление Ельцина повергло депутатов в смятение и панику. Вперемешку с мотивами возмущения в их речах зазвучали тревожные интонации. Как водится, сразу же возникли разговоры о силовых мерах, которые неминуемо будут приняты президентской стороной по отношению к своим противникам. Ряд депутатов предостерегал от того, чтобы объявлять перерыв и покидать зал заседаний, поскольку обратно-де съездовцев уже могут и не пустить. Кто-то заметил грузовик с ОМОНом, будто бы подъехавший к Спасским воротам Кремля. На всякий случай приняли решение включить прямую трансляцию съезда. Бдительный журналист антиельцинского направления Иона Андронов предложил всем переместиться из Кремля в Белый дом: там, дескать, безопаснее. (Забавно, кстати, что своих национальных гвардейцев для охраны Съезда в этот же день пообещал прислать Джохар Дудаев.)
Естественно, раздались требования вызвать «на ковер» силовых министров и потребовать от них отчета, не готовят ли они военный переворот. Грачева, Ерина и Баранникова долго не могли разыскать. Прошел слух, что Ельцин запретил им являться на съезд. Депутат Аман Тулеев внес предложение в случае неявки министров отстранить их от должности и назначить других, которые выполняли бы волю Съезда. Однако в конце концов министры появились в зале и заверили депутатов в своей лояльности и законопослушности. 
 А могли бы, между прочим, и не появляться, учитывая, что они действительно напрямую подчинены президенту. 
 Кстати, это был не первый случай, когда в преддверии критических моментов президентская команда не удосуживалась взять на себя труд заранее заручиться необходимой поддержкой силовиков. Либо же силовики просто оказывались людьми ненадежными. 
 Заявления министров успокоили депутатов. В начале вечернего заседания они приняли ответное обращение к гражданам России. В нем утверждалось, что в президентском обращении «предпринята попытка нарушить конституционный баланс исполнительной и законодательной властей, сорвать работу высшего органа законодательной власти, содержатся оскорбления в адрес Верховного Совета, его председателя и Съезда народных депутатов». Естественно, утверждалось, что заявление президента «инспирировано его ближайшим окружением». На это ближайшее окружение, на кучку неких деятелей, будто бы «прилипших к нему», оппозиция всегда вешала все шишки. 
 Что касается предлагаемого референдума, говорилось в ответном обращении, референдум, конечно, дело вполне правомерное, однако в президентской постановке это предложение, как считают депутаты, «изначально настраивает общество на конфронтацию, направленную в конечном счете на уничтожение одной из ветвей государственной власти». 
Вместо референдума депутаты предложили провести одновременные досрочные выборы президента и всего депутатского корпуса.
 Свои услуги в качестве посредника в переговорах между президентом и Съездом вновь предложил Зорькин. На 11-е на середину дня была запланирована встреча Ельцина и Хасбулатова при участии председателя КС. Однако затем ее отложили: президент сначала решил побеседовать с председателем Конституционного Суда тет-а-тет. Вечером переговоры между Ельциным и Хасбулатовым при посредничестве Зорькина все же начались. Договорились продолжить их на следующее утро уже в расширенном составе – делегациями по семь человек с каждой стороны, опять-таки с участием председателя КС. 
Рассказывая журналистам о состоявшейся трехсторонней встрече, Ельцин отметил, что его главный оппонент – Хасбулатов – в основном напирал на вопрос о председателе правительства, требуя отстранения Гайдара от руководства кабинетом. «Для меня это очень сложный вопрос, – сказал Ельцин. – Я буду думать, но сейчас сходу выдвинуть на съезде следующую кандидатуру я не готов». Президент сообщил также, что предложил «мягкий вариант», с которым согласен и Гайдар, – назначить Егора Тимуровича до апреля исполняющим обязанности главы кабинета: «Гайдар в реформу вошел. Он знает дальнейшие шаги. Новый человек – это потеря темпов, времени…»
Диву даешься, что при таком ясном понимании пагубности замены Гайдара «другим человеком» Ельцин тем не менее допустил эту замену. Хотя, повторяю, вполне мог бы и не допускать. 

Западная пресса о выступлении Ельцина

Большинство ведущих западных политиков продолжало поддерживать Ельцина и Гайдара в их реформаторской деятельности, однако в сложившейся ситуации эта поддержка мало что значила. 
Далеко не всем на Западе был понятен и последний резкий ход Ельцина – его обращение к народу с трибуны съезда. Многие считали его проигрышным для российского президента. Любопытны комментарии некоторых западных СМИ по этому поводу. Радио «Свобода»:
«Борис Ельцин упустил власть, и теперь вопрос только в том, какие формы примет эта утрата. Если президент все же будет упорствовать, ему не избежать унизительной процедуры импичмента. Начать этот процесс сегодня для депутатов далеко не так страшно, как казалось в начале съезда, когда президент выглядел грозным хозяином силовых структур, готовым пустить их в дело, чтобы утихомирить политических противников. Руководители этих структур фактически отреклись от президента и ясно дали понять, что разгонять никого, по крайней мере в интересах президента, не намерены. Зигзаг Бориса Ельцина, его заявление, весьма агрессивное по тону, – это свидетельство полной изоляции президента от всего сколько-нибудь значимого и существенного в российской политике. Резкие повороты Бориса Ельцина объясняются жесткой борьбой в его окружении. До провала Гайдара Борис Ельцин прислушивался к рекомендациям умеренного крыла, которое можно ассоциировать с советником по политическим вопросам Сергеем Станкевичем. Однако тактика консенсуса не дала результата, и Ельцин неожиданно взял на вооружение жесткие рекомендации Геннадия Бурбулиса».
Би-Би-Си:
«Президент, конечно, известен своими неожиданными ходами в стрессовой или тупиковой ситуации. Восемь дней съезда были явно стрессовыми, результаты же – тупиковыми. После того как кандидатура Гайдара на пост председателя правительства не была утверждена, несмотря на компромисс между президентом и фракциями, стало очевидно, что президент съезд проиграл. Правительство осталось без премьер-министра, а президент – с ощущением оскорбленного достоинства. Во всяком случае, такое впечатление сложилось в первые минуты после выступления президента. Как выяснилось позже, текст выступления готовился всю ночь. Насколько известно, Геннадий Бурбулис был единственным советником президента, принимавшим участие в подготовке текста выступления».
«Радио Франс Интернасьональ» (Франция):
«Чего же добился Борис Ельцин своим шагом, неожиданным даже для Егора Гайдара? Во-первых, он продемонстрировал, что сторонников у президента среди депутатов совсем немного. Рабочие АЗЛК, перед которыми выступил президент, поддержали его своей резолюцией, но это еще не означает, что они головы положат за Ельцина. А Руслан Хасбулатов, несмотря на заявление об отставке, похоже, как никогда прочно сидит в председательском кресле». 
«Гардиан» (Великобритания):
«Нынешний Съезд насчитывает около двух десятков различных фракций, объединенных в четыре крупных блока, из которых лишь один – “Российское единство”, куда входят не более трети депутатов, – выступает против рынка как такового. Большинство депутатов, как и большинство избирателей, переживают смятение и тревогу. В условиях общего кризиса, когда большинство людей пытаются как-то свести концы с концами, Ельцин поступает крайне неосмотрительно, пытаясь навязать им необходимость четкого выбора, и на этом пути его ожидает провал».
Провал на съезде был для Ельцина неизбежен, независимо от того, как бы он себя повел. И дело тут не в том, что он кому-то навязывал необходимость четкого выбора: к этому времени большинство депутатов свой выбор уже сделало. 

Компромисс под занавес

Однако что-то похожее на компромисс вроде бы все же было найдено. На встрече представителей президента и Съезда с участием Зорькина 11 декабря был подготовлен проект постановления «О стабилизации конституционного строя Российской Федерации». Первым пунктом в нем значилось – провести 11 апреля 1993 года всероссийский референдум об основных положениях новой конституции. В постановлении имелся также пункт, смягчавший очень болезненное для президента положение статьи 121-6 Конституции, которое гласило, что в случае, если президент приостановит деятельность какого-либо из законно избранных органов власти (читайте – Верховного Совета или Съезда), его, президента, полномочия немедленно прекращаются. Постановление откладывало введение этого положения до проведения референдума. Далее, в постановлении определялся как бы компромиссный порядок избрания председателя правительства на проходящем в данный момент съезде: президент на основе консультаций с представителями субъектов Федерации и депутатскими фракциями вносит 14 декабря на рассмотрение Съезда несколько кандидатур для мягкого рейтингового голосования, после чего представляет депутатам на утверждение одну из трех кандидатур, получивших наибольшее число голосов. В случае, если кандидат не будет избран, президент назначает исполняющего обязанности премьера на срок до VIII съезда. Наконец оба обращения – президента и Съезда – к народу признавались «утратившими силу». Таким образом одно из самых страстных, самых ярких выступлений Ельцина за всю его политическую карьеру как бы аннулировалось. Вся история с этим выступлением обретала характер фарса.
На вечернем заседании 12 декабря Зорькин от имени участников переговоров вынес этот проект на рассмотрение Съезда. Несмотря на разразившийся скандал – многие нардепы рвались к трибуне, кричали, что нельзя изменять Конституцию простым большинством голосов, – постановление было принято как раз простым большинством в 541 голос. 
Правда, уже после того, как документ приняли, он еще довольно долго обсуждался и разъяснялся. Но даже и обсуждением принятого постановления дело не кончилось. В самый последний день съезда, 14 декабря, создали комиссию по его «толкованию». Стало быть, в момент принятия еще не шибко понимали, что, собственно говоря, принимают… 
Между прочим, в ходе обсуждения Хасбулатов, не скрывая своего великого удовлетворения, сообщил депутатам, что во время прошедших переговоров президент «освободился от услуг одного деятеля, который вызывал здесь очень большое неудовольствие». Хотя имя того, от кого Ельцин освободился, названо не было, все сразу поняли, что речь идет об одном из заклятых хасбулатовских недругов – Геннадии Бурбулисе, занимавшем до последнего времени пост руководителя группы советников при президенте (от должности госсекретаря он был освобожден непосредственно перед съездом). По словам Хасбулатова, Ельцин преподнес это как уступку Съезду («Вот, от меня требовали освобождения, и я иду на уступки»). «Извините, уважаемый президент, это не уступка Съезду… – пожурил Хасбулатов Ельцина. – Это общественное мнение россиян. Они считали, что пребывание этого деятеля рядом с вами наносит вам ущерб. Вы тем самым восстанавливаете свой собственный престиж». 
Как известно, Ельцин никогда особенно не колебался, отправляя в отставку самых верных, самых преданных своих соратников. Казалось бы, только что Бурбулис помогал ему написать то самое обращение к народу, но вот и обращение выброшено в корзину, и сам советник уволен с работы…
Если вспомнить, что именно Бурбулис за год с небольшим до этого рекомендовал Ельцину Гайдара на ведущую роль в правительстве, то теперь Хасбулатов мог праздновать как бы двойную победу – с политической сцены одновременно сходили и Бурбулис, и Гайдар. 
Когда говорят, что Ельцин в конфликте с оппозицией неслыханно упорствовал, не шел ни на какие уступки, остается только пожать плечами – о чем вы, ребята? Его бесчисленными уступками, принесенными жертвами отмечена вся история многомесячного противостояния президента и его противников. 

Премьером становится Черномырдин

14 декабря, в день закрытия съезда, к 12 часам набралось уже 17 кандидатов на пост председателя правительства, выдвинутых различными депутатскими фракциями. Фаворитом считался Георгий Хижа – его выдвинули восемь фракций. Вторым шел Виктор Черномырдин (шесть фракций), далее – Егор Гайдар и Александр Руцкой (по пять). 
Через некоторое время стали известны пятеро кандидатов, которых Ельцин, в соответствии с достигнутым соглашением, оставил для рейтингового голосования: Егор Гайдар, Юрий Скоков, Виктор Черномырдин, Владимир Каданников и Георгий Хижа. На последнего явно делало ставку руководство Верховного Совета. Может быть, по этой причине, а может и по каким-то другим, Ельцин несколько позже потихоньку вычеркнул Хижу из списка, заменив его на Владимира Шумейко. Возмущение Николая Травкина по поводу такого «неджентльменского» поведения президент парировал довольно небрежно: дескать, мы с вами никаких джентльменских соглашений по поводу Хижи не заключали. 
Четверо из представленных кандидатов были всем хорошо известны. Вопросы имелись только к гендиректору АвтоВАЗа Владимиру Каданникову. Тут на съезде, уже на самом последнем его этапе, случился довольно неожиданный и весьма примечательный эпизод. Гендиректор АвтоВАЗа предстал перед всеми в совершенно неожиданном свете. Один из депутатов попросил Владимира Васильевича высказать свое мнение о работе и.о. премьера. Каданников мог бы отозваться о сопернике достаточно резко – это сразу увеличило бы его шансы получить хорошие голоса, а может быть и стать премьером. Собственно говоря,  именно этого от него и ожидали. Но, к удивлению всех присутствующих, Каданников поступил совсем по-другому – выступил в поддержку Гайдара. Он рассказал о прошедшем незадолго перед этим в Тольятти совещании руководителей ряда крупных предприятий с членами правительства. 
– Там были представлены разные отрасли, – сказал Каданников, – и машиностроение, и химия, и оборонная промышленность. Мы в целом оценили работу правительства положительно, хотя, конечно, говорили о недостатках, которые, по нашему мнению, допущены этим правительством. Эти недостатки я мог бы уложить в несколько, по существу, крупных блоков. На мой взгляд, это ошибки в инвестиционной политике, некоторые ошибки в политике внешней торговли, также в том, что касается налогов и пошлин, некоторые ошибки в процессе приватизации… Считаю, что все эти ошибки простительны, потому что главная линия совершенно правильная, и я ее поддерживаю у себя на заводе всеми силами.
Депутаты, однако, не унимались. Другой нардеп потребовал от Каданникова уточнения: означает ли такой ответ, что если он, Каданников, станет председателем правительства, то будет проводить точно такую же политику, какую проводил Гайдар? Руководитель АвтоВАЗа ответил, что у него совершенно нет опыта работы на государственном уровне и что он лично убежден: «председателем правительства должен быть Егор Тимурович Гайдар, и он должен продолжать свою линию».
Понятно, что после такого выступления шансы Каданникова стать премьером, если они у него и были, полностью улетучились. При рейтинговом голосовании он оказался на предпоследнем, четвертом месте. 
Наибольшее число голосов набрали Скоков, Черномырдин и Гайдар. За первого проголосовали 637 депутатов (против – 254), второй получил 621 и 280 соответственно, третий – 400 и 492. 
Наступил момент истины. Ельцин должен был принять ключевое решение – кого именно выбрать из этих троих. Президент попросил дать ему сорок минут «для консультации». Когда они истекли, он попытался получить еще некоторое, дополнительное время для раздумий. Видно было, что решение о единственном кандидате дается ему необычайно тяжело. Однако горящие нетерпением депутаты отклонили эту его просьбу. Ельцину пришлось сообщить о своем решении.
– Я провел встречи в отдельности с каждым из трех кандидатов на пост председателя правительства, которые набрали наибольшее число голосов, – сказал он, – а затем были встреча и консультации с представителями республик, краев, областей, автономных округов. Конечно, я был и остаюсь приверженцем (и не могу этого перед вами скрыть) Егора Тимуровича Гайдара. Именно его кандидатура в этот период могла бы быть самой удачной, самым лучшим вариантом. При разговоре с ним он напрямую не снял свою кандидатуру, но сам предложил другую...
Главным кандидатом на пост премьера вроде бы оказался Скоков, занявший при голосовании первое место, однако Ельцин придумал благовидный, хотя и не очень убедительный, предлог, чтобы уйти от этого варианта: 
– Скоков возглавляет сейчас очень ответственный участок работы, является секретарем Совета безопасности, становление которого сейчас только идет, и пока еще эта работа дается трудно... Поэтому мое предложение: на пост председателя Совета Министров предлагаю кандидатуру Черномырдина Виктора Степановича. 
Зал, давно не аплодировавший президенту, встретил эти его слова рукоплесканиями. Как же: Черномырдин – «крепкий хозяйственник», обеими ногами стоящий на земле. Это как раз то, о чем большинство депутатов мечтало все последние месяцы. 
Хасбулатов пригласил Черномырдина на трибуну и предложил депутатам задавать ему вопросы. Виктор Аксючиц попытался было загнать фаворита в ту же ловушку, в какую его коллеги незадолго перед тем загнали Каданникова, – спросил, как он относится к оценке Верховным Советом деятельности «предыдущего» правительства, которая трижды была отрицательной. И еще вопрос: если он, Черномырдин, будет избран, предложит ли в правительство кандидатуры Гайдара и Козырева (две самые ненавистные тогда для депутатов фигуры; Чубайс еще не успел таковой стать)? Однако Хасбулатов вовремя спохватился и освободил Черномырдина от необходимости отвечать на эти вопросы, сославшись на «некоторые моменты, связанные с этикой, тактом и т.д.»: кандидатура Черномырдина вполне устраивала спикера: он рассчитывал обрести в нем надежного союзника в борьбе с Ельциным. С вопросами решили покончить и приступить к голосованию. Быстренько проголосовали, не прибегая к помощи кабин, электронным способом. Единственный кандидат получил большинство в 721 голос. 
Вновь выйдя на трибуну, Черномырдин поблагодарил депутатов за доверие, произнес все, какие от него ожидались, слова: 
– Я за реформу, за углубление реформы, но без обнищания нашего народа (Аплодисменты). Я за то правительство, которое сумеет это сделать вместе с нашим народом, вместе с президентом, Съездом (Аплодисменты).
Упивающийся победой Хасбулатов благодушно вставил реплику: 
– С Верховным Советом тоже, надеюсь?
Ну, как же, как же. Куда ж мы без Верховного Совета и его начальника?
Сразу после голосования Егор Гайдар заявил журналистам, что уходит в отставку. На вопрос о ближайших планах ответил коротко: «Хорошенько выспаться».
Итак, главная цель, которую ставила для себя оппозиция на съезде – устранение Гайдара, – была достигнута. На смену ему, ученому-экономисту, раздражающему депутатов своим интеллектом, эрудицией, образованностью, интеллигентностью, пришел «красный директор» – человек генетически родственный, близкий и понятный большинству нардепов. Свой в доску. Это было, пожалуй, одно из самых крупных поражений Ельцина за все годы его правления. Именно так расценили случившееся демократы. Отец Глеб Якунин: «Колоссальное поражение. Самое ужасное, что этого не понимает сам президент». Сергей Юшенков: «Это не поражение демократов, а сокрушительный разгром». 
Ельцин вполне мог бы этого поражения избежать. Достаточно было предложить на пост премьера не Черномырдина, а Гайдара и после того, как депутаты второй раз провалили бы его, назначить Егора Тимуровича вновь и.о. председателя правительства на следующие три месяца. 
Скажете – ну что такое три месяца? Стоило ли из-за такой мелочи ломать копья? О, в то время это был весьма значительный срок: за три месяца многое можно было сделать. Главное же – при таком повороте событий Ельцин не вышел бы со съезда побитым, потерпевшим сокрушительное поражение, он сохранил бы лицо. 
Почему он капитулировал? Трудно сказать. Побоялся импичмента? Возможно. Не исключено также, что понял: больше не в состоянии нести на своих плечах ответственность за тяжелое положение в стране. Меняя премьера, он как бы снимал с себя этот груз…

Кто пришел на смену Гайдару

Что представлял собой сменивший Гайдара Черномырдин? Как человеческий тип, как тип политика, государственного деятеля. По своей внешности, манере держаться, говорить – это был стопроцентный советский хозяйственный руководитель, тот самый «красный директор». Как говорится, «не Копенгаген», звезд с неба не хватал, но на земле стоял крепко, обеими ногами. 
Абсолютно органично Черномырдин смотрелся бы в Политбюро. Подошел бы, без сомнения, даже на роль генсека. А что, представьте себе: вот Виктор Степанович неспешно поднимается на необъятную трехспальную трибуну Кремлевского дворца съездов и несколько часов подряд вдумчиво вещает об исторических победах советского народа под мудрым руководством КПСС. Вполне вообразимая картина, не правда ли? В принципе, Черномырдин относился к тому же, условно говоря, антропологическому типу, что и Брежнев. 
Опять-таки, вещать с трибуны, как и члены Политбюро, Черномырдин мог только по-писаному. Стоило ему оторваться от печатного текста и начать говорить «своими словами», – он тут же впадал в фантастическое косноязычие. (Впрочем, при таком косноязычии из его уст по какому-то волшебству природы иногда вылетали совершенно гениальные афоризмы, типа «Хотели, как лучше, а получилось как всегда» или «У нас какую партию ни создавай, – все равно получается КПСС».) 
 Это обстоятельство, – то, что Виктор Степанович даже по внешности, по манерам, по речи человек, был в доску свой для номенклатуры, – несомненно, оказалось не последним по важности для Ельцина, когда на VII съезде, в обстановке острого столкновения с оппозиционно настроенными депутатами, он вынужден был делать мучительный выбор между ним и Гайдаром (был еще, правда, Скоков, но это уже отдельный сюжет). Предпочтение, отданное Черномырдину, конечно, заметно охладило петушино-бойцовский пыл нардепов. Хотя этот эффект оказался недостаточным и недолгим. 
Впрочем, надо сказать, и самому Ельцину Черномырдин был, конечно, несравненно ближе, чем Гайдар. Генетически ближе. Скорее всего, еще и поэтому после долгих мучений Борис Николаевич тем не менее на удивление легко «сдал» Егора Тимуровича (как уже говорилось, он вполне мог его оставить в качестве и.о. премьера еще на три месяца). Об этом предпочтении Ельцин сам пишет в «Записках президента»:
«Новый премьер (то есть Черномырдин. – О.М.) принес в атмосферу рыночных реформ… неожиданный акцент. Акцент на надежность, прочность, стабильность. 
Я уже говорил, что втягивание гайдаровского правительства в жутчайшую идеологическую склоку, в изматывающие дискуссии – нанесло всем нам непоправимый урон. В политическом смысле гайдаровское правительство по изложенным выше причинам оказалось достаточно незащищенным. 
Положение совершенно изменилось с приходом Черномырдина. Он понимает, что премьер-министр обязан быть политиком. Обязан, если хотите, прикрывать свою экономическую команду». 
Здесь Ельцин совершенно напрасно перелагает на Гайдара ответственность за втягивание в склоки и дискуссии: сам он всегда несравненно активнее, чем Гайдар, в них участвовал. И как их было избежать, если в руках противников реформ оказалось могучее оружие – Конституция, да и все законодательство? Запамятовал это, что ли, Борис Николаевич? Что касается политической незащищенности правительства реформаторов, сам же президент и взялся обеспечивать его защищенность, оставив за собой должность главы кабинета в октябре 1991-го и оставаясь формально в этой должности до лета 1992-го. У Гайдара – вице-премьера, потом первого вице-премьера, потом и.о. премьера – были совсем другие функции, связанные в основном с экономикой, экономической реформой, а не с политикой. Вообще, как можно сравнивать политические возможности «полноценного» (то есть утвержденного) премьера и того, у кого перед титулом стоит приставка «и.о.»? 
«Нас с Виктором Степановичем объединяют общие взгляды на многие вещи, – продолжает Ельцин. – Он не приемлет беспринципного политиканства. И вместе с тем не витает в облаках. Это сочетание разумного опыта и выработанных годами принципов присуще людям нашего поколения. По крайней мере в разных, самых критических, самых тяжелых ситуациях понимание у нас с Черномырдиным было полное».
«Не витает в облаках» – это, надо полагать, опять камень в огород Гайдара.
Черномырдин в самом деле – был абсолютной противоположностью Гайдару. И если бы даже кардинально не различались их взгляды на экономику, на реформы, само столь разительное человеческое различие не могло не вызывать между ними взаимного отталкивания, постоянного напряжения. Этим-то долго подавлявшимся напряжением, я думаю, и объясняется известный неожиданный выпад Черномырдина-премьера против некоего неназванного «выскочки-завлаба», который из завлабов сразу-де готов скакнуть и в кресло вице-премьера, и самого премьера, и даже президента. 
Все также помнят, конечно, какими яростными аплодисментами встретила депутатская аудитория эту «импровизацию» Черномырдина. То было откровенное излияние чувств, излияние ненависти членов корпорации к этому самому «выскочке», который посягнул на высокую власть, не будучи членом их товарищества, их номенклатурного братства.
 Что касается какого-то «неожиданного акцента», который Черномырдин будто бы внес «в атмосферу рыночных реформ»… Азы рыночной экономики Виктор Степанович, похоже, начал изучать, лишь заняв премьерское кресло.
Борис Федоров:
– Вначале господин Черномырдин был в состоянии полного недоумения, что такое экономическая политика при рыночной экономике… И первые полгода он, естественно, не понимал, что нужно делать… По существу, Черномырдин все эти реформы никогда не считал своими. Но как трезвый человек, опытный политик он знал, что если есть поддержка президента… есть определенная группа людей в правительстве, которые никогда не отмолчатся, а встанут и скажут… Тут уж трудно отойти от реформ.

Напутствие Ельцина, завещание Гайдара

После VII съезда Ельцин выступил с бодрыми заверениями, что на нем «удалось отстоять курс на реформы, на демократические преобразования» и что при новом главе правительства «никакого отката с точки зрения реформ не будет».
Что касается Гайдара, как только Съезд проголосовал за Черномырдина, бывший глава правительства заявил журналистам, что он не хочет мешать своему преемнику проводить ту политику, какую считает нужной, а потому уйдет в отставку. При этом он считает, что Черномырдин «будет пытаться проводить политику реформ», хотя новый премьер придерживается несколько иных приоритетов, нежели он, Гайдар. Решение о том, продолжать ли работать в новом правительстве, он оставляет на усмотрение своих друзей и коллег. Более того, он просит их не уходить, «если они смогут быть полезными» для правительства.
Реакция соратников Гайдара, в общем-то, была соответствующая. Чубайс, например, прямо заявил, что «члены команды Гайдара должны работать в правительстве Черномырдина до тех пор, пока сохранится возможность проводить начатый курс». Конкретно для него это означало – пока существует возможность реализовывать принятую программу приватизации.
Ельцин пообещал в максимальной степени сохранить гайдаровское ядро в правительстве и выполнил свое обещание. К исходу 22 декабря стало ясно, что на своих местах остаются Анатолий Чубайс, Александр Шохин, Андрей Нечаев, Владимир Мащиц… 
Из правительственных реформаторов вслед за Гайдаром, с двухнедельной задержкой, ушел только министр внешних экономических связей Петр Авен. Он прямо заявил, что считает свой уход «предопределенным отставкой Гайдара и не видит для себя возможности работать в правительстве Виктора Черномырдина».
Вообще-то Ельцин давно требовал отстранения Авена от должности министра, считая его плохим администратором. Всякий раз аргументировал это одним и тем же: «Ну, Егор Тимурович, он, может, и хороший специалист, но вы же видите – не министр».
Гайдар защищал его. Теперь защищать стало некому…
При том, что костяк гайдаровской команды сохранился в неприкосновенности, насколько в состоянии он будет продолжать курс реформ, было совершенно не ясно, ибо решающее слово в формировании экономической политики оставалось, конечно, за премьером. Тревога по этому поводу была у многих. Так, участники III съезда «ДемРоссии», открывшегося 19 декабря, выступили резко против рокировки Гайдар – Черномырдин. Вся предыдущая деятельность нового премьера, по их мнению, свидетельствовала о том, что он «откровенно тормозит демократические реформы». «Печально известные указы по топливно-энергетическому комплексу, электроэнергетике, газовой и нефтяной промышленности не только выводят из-под приватизации важнейшие отрасли, но и создают невиданные в мире сверхмонополии», – заявили участники съезда.

Первые заявления Черномырдина

14 декабря, сразу после первого заседания правительства, которое он вел, Черномырдин сделал свое знаменитое заявление – он, дескать, за реформы, он «за рынок, но не за базар». Трудно было понять, что конкретно сие означало. Но в общем-то догадаться было можно: новый премьер собирается создать что-то «большое и светлое», не то, что получилось у правительства Гайдара, чья экономическая политика, по словам Черномырдина, была не более чем «импровизацией».
Вообще, надо сказать, новый премьер, не очень-то стеснялся в выражениях, характеризуя деятельность прежнего кабинета и его главы, в то время как Гайдар, напротив, проявлял сдержанность в публичных оценках тех или иных шагов своего преемника, даже совершаемых им очевидных глупостей, – а их было немало, – стараясь ему не мешать и, очевидно, чтобы не быть заподозренным в каких-то ревнивых или мстительных чувствах. Лишь по прошествии значительного срока Егор Тимурович почувствовал себя в этом отношении более свободным и стал позволять себе более жесткие высказывания о деятельности Черномырдина на премьерском посту. 
Черномырдин так обозначил свои приоритеты в экономической политике:
«Прежде всего, конечно, надо остановить спад производства, потому что никакая реформа не пойдет, если мы совсем разрушим производство, промышленность. Поэтому я считаю, что сейчас реформа должна приобрести несколько иное звучание, то есть нам нужно перейти на следующий этап: обратить серьезнейшее внимание на производство. Это нам позволит больше сделать для сельского хозяйства... Я считаю, что нужно делать опору на основные наши базовые отрасли, а уж это, я думаю, потянет за собой все остальное. Наша страна не должна превратиться в страну лавочников…»
За этим последовала серия аналогичных заявлений:
«Я, конечно, за рынок, за тот, который и выведет нашу страну. А то, что мы сегодня хотим опутать нашу державу лавками и на базе этого вывести экономику, поднять экономику, да еще улучшить благосостояние, думаю, что этого не произойдет… Конечно, основу должна составлять тяжелая отрасль, которая создаст базу для всех и для всего… Мы не можем допустить, да это, наверное, и невозможно, чтобы улучшить дела в сельском хозяйстве, чтобы поднять сельское хозяйство без развитой промышленности... Убежден, что и социальную сферу без тяжелой промышленности, без развитой промышленности мы не вытащим… Конечно, чтобы наполнить рынок товарами народного потребления, нужны мелкие предприятия. Еще раз, я не отказываюсь от этого. Только не за счет этого можно вывести страну…»
«Тяжелая промышленность», «тяжелая промышленность», «тяжелая промышленность»… Тут перед нами во всей красе предстает советский хозяйственник, тот самый «красный директор». Разбуди такого посреди ночи, спроси, на что нужно прежде всего делать опору в экономике, и он, ни секунды не раздумывая, ответит: на группу А, на производство средств производства; будет развиваться группа А, – будет двигаться вперед и все остальное, отнесенное к группе Б, к производству средств потребления… А уж о том, чтобы развивать средний и мелкий бизнес, в частности торговый, помогать «лавочникам», – об этом и говорить вроде бы унизительно и оскорбительно… 
 На вопрос, собирается ли он пойти навстречу промышленникам, которые требуют пополнения оборотных средств, ликвидации неплатежей, задолженностей за счет бюджета, дополнительного бюджетного кредитования, Черномырдин уже на той первой пресс-конференции 14 декабря честно признался, что он сам всегда был среди тех, кто выступал с такими требованиями: «ведь промышленность должна работать». 
Трудно постичь, как могла прийти в голову Ельцину безумная идея выдвигать человека, вскормленного на догмах политэкономии социализма, на практике социалистического хозяйствования, не понимающего азов рыночной экономики, на роль лидера рыночных реформ. 
Впрочем, если бы кресло премьера занял тогда Юрий Скоков, было бы, наверное, еще хуже. Черномырдин, по крайней мере, стал твердым политическим союзником президента, хотя, по-видимому, занял эту позицию не без колебаний. Что касается экономики, тут он проявил достаточную способность к обучаемости (другой вопрос, имел ли Ельцин или кто другой право заставлять страну, переживающую тяжелейший экономический кризис, ждать, пока председатель правительства усвоит экономическую азбуку). Правда, лидером рыночных реформ Черномырдин так никогда и не стал, не мог стать, как говорится, по определению, но тем не менее… В случае Скокова Ельцин вряд ли мог рассчитывать даже на политическое союзничество. 

Второе пришествие Гайдара

Почти весь 1993 год длилось ожесточенное противостояние между Ельциным, пытавшимся сохранить курс реформ, и его противниками, возглавляемыми Хасбулатовым и Руцким, стремившимися отстранить Ельцина от власти и свернуть реформы. Организационными властными структурами, вокруг которых теснились противники президента и правительства, были все те же Съезд народных депутатов и Верховный Совет. Все это время в стране, по существу, царило двоевластие, царил властный хаос.
В начале сентября Ельцин принял наконец решение окончательно разрубить гордиев узел двоевластия –  приостановить деятельность Съезда и ВС. 
Приняв это нелегкое решение, Ельцин перестал опасаться противников, перестал избегать рискованных шагов, которые могут им не понравиться. Напротив – как бы посылал этой публике сигналы: «Иду на вы!» 
   Одним из таких сигналов было его вызывающее символическое решение вернуть в правительство Егора Гайдара. Отставка Егора Тимуровича, на которую в декабре предыдущего года Ельцин вынужден был согласиться, как мы знаем, под яростным напором хасбулатовцев, была его тяжелейшим поражением, и вот, возвращая его на прежний пост первого вице-премьера, президент как бы демонстрировал им: отступление закончено, перехожу в атаку.
На всех демократически настроенных людей это повеяло свежим дыханием. Подумалось: слава Богу, все возвращается на прежние рельсы, по которым реформы опять покатятся более или менее свободно и осмысленно.
  Гайдар не сразу согласился на предложение президента вернуться на прежнюю должность, сказал, что должен подумать. Думать было о чем: в его отсутствие Черномырдин, сменивший Гайдара на посту главы правительства, «наколотил немало горшков», нараздавал немало обещаний, выполнить которые было невозможно. Возвращаясь в кабинет министров, Егор Тимурович должен был взвалить эти обязательства на свои плечи, первым делом заняться расчисткой Авгиевых конюшен.
   И всё же, несмотря на некоторые, немалые, колебания, Гайдар принял предложение президента. Перевесило ясное понимание: страна перед опасной схваткой, исход которой непредсказуем; в такой момент, отсиживаться в кустах, наблюдать за всем со стороны – невозможно.
   Любопытно, как Ельцин объявил о назначении Гайдара. Ожидалось, что он это сделает на встрече с финансистами, однако эта встреча не состоялась. Все получилось по-другому. О возвращении главного реформатора в правительство президент громогласно сообщил 16 сентября во время посещения дивизии имени Дзержинского. Получился как бы выстрел дуплетом: «знаковое» посещение воинской части, которая по традиции всегда первой используется для наведения порядка при всякого рода «заварухах», было совмещено с сообщением о «кадровой перестановке», которая, без сомнения, вызовет ярость – бессильную ярость – у ельцинских недругов.
   Формально указ о назначении Гайдара был подписан несколько позже, нежели Ельцин о нем объявил, – 18 сентября, и в этот же день Егор Тимурович узнал от главы Администрации президента Сергея Филатова о решении Ельцина, касающемся приостановки деятельности парламента.
   Филатов поинтересовался у Гайдара, какова его точка зрения относительно этого ельцинского намерения. Для Егора Тимуровича этот шаг президента не был неожиданным. Более того, в принципе он был с ним согласен.
   «Очень долго, на протяжении всего 1992 года, я решительно отвергал любые идеи конфронтационного, силового разрешения противоречий с парламентской оппозицией, – пишет он в своих воспоминаниях. – Но в 1993 году твердо убедился: нынешнее большинство в Верховном Совете беспрекословно подчиняется людям, которые не признают никаких этических рамок и демократических норм. Иначе говоря, демократически избранный парламент сам становится максимальной угрозой для демократии».
Вместе с тем  Гайдар считал, что момент для решительных действий против парламента выбран на редкость неподходящий:
   «Важный фактор внезапности, неожиданности отсутствовал, именно такого шага лидеры непримиримой оппозиции от Ельцина и ждали, к нему готовились. Более того – явно на него провоцировали. Как еще можно было расценить выходку Хасбулатова, который буквально накануне перед миллионами телезрителей лично оскорбил президента (обвинил его в алкоголизме. – О.М.)? Было видно, что он сознательно хочет вывести Ельцина из равновесия. Я ответил Филатову, что, с моей точки зрения, полезнее повременить, подержать команду Хасбулатова в напряжении, заставить нервничать. Вряд ли стоит делать именно то, чего ожидает противоположная сторона, и в тот момент, когда она максимально подготовилась. К тому же ясно, что занять сейчас сразу здание Белого дома, то есть реально приостановить работу Верховного Совета, что является важнейшей предпосылкой успеха, невозможно».
Филатов попросил Гайдара передать это свое мнение президенту: тот всегда прислушивается к нему. Однако встретиться и подробно поговорить с Ельциным Гайдару не удалось: Борис Николаевич догадывался, о чем с ним собираются говорить и что именно Гайдар хочет ему сказать. 21 сентября он позвонил Егору Тимуровичу, извинился, что не сможет его принять. Гайдар:
   «Все же я счел себя обязанным высказать свое мнение, привести аргументы. В какой-то момент мне показалось, что он заколебался, помолчал, еще раз взвешивая все «за» и «против», потом сказал: “Нет, все. Решение принято. Обратного хода нет”».
Это было обычная манера Ельцина: пока идет обсуждение какой-то проблемы, самой сложной, – пожалуйста, говорите, высказывайте свое мнение, советуйте, но как только он пришел к заключению, что действовать надо так, а не иначе, – всё, разговоры закончены.
   До обнародования знаменитого ельцинского указа №1400 оставались считанные часы. Он был опубликован вечером того дня, когда состоялся этот короткий, безрезультатный телефонный разговор Гайдара с Ельциным.

Мятеж. Гайдар в гуще событий

Хотя Гайдару при втором его пришествии в правительство надлежало заниматься лишь экономикой, люди не хотели с этим считаться – по привычке полагали, что он занимается «всем». Так было и 3 октября в разгар вооруженного конфликта. Гайдар:
«…Телефон буквально раскалился. От меня требуют действий, помощи, защиты. Звоню В.Ерину (министру внутренних дел. – О.М.), передаю просьбу Брагина (председателя телерадиокомпании “Останкино”. – О.М.) о поддержке. Виктор Федорович заверяет, что команда уже дана, силы направлены, все будет в порядке. Связываюсь с президентом, спрашиваю, готов ли указ о чрезвычайном положении (разговор был еще до шести вечера. – О.М.) Президент отвечает – готовится, над текстом работает Сергей Шахрай.
Снова в телефонной трубке тревожный голос Брагина: где же обещанное подкрепление, тех сил, что имеются, явно недостаточно. Выходит на связь О. Попцов, президент Российской телерадиокомпании: “Сейчас возьмутся и за нас, а здесь, возле Белорусского и на Шаболовке, вообще никакой защиты…”…
Из данных, которые теперь начинают поступать по разным каналам, складывается тяжелая картина. Усилия министра внутренних дел, явно пытающегося сделать все возможное, пока не дают ощутимых результатов. Мэрия сдана, ОМОН деморализован, милиции в городе не видно. Боевики оппозиции действуют нахраписто и решительно, все увереннее овладевая ситуацией.
Приходит информация, что началась атака на здание Министерства обороны. Не могу дозвониться до Грачева, связываюсь с его первым заместителем А. Кокошиным. Общее ощущение хаоса и нерешительности только усиливается. Прекрасно понимаю, насколько трудно в сложившейся ситуации задействовать армию. На протяжении последних лет мы много раз повторяли, что армия вне политики, ее нельзя привлекать для решения внутриполитических конфликтов. Это стало в некотором смысле символом веры, убедительно подтвержденным в августе 1991 года. Никто из нас никогда и не обсуждал возможность использовать армию во внутриполитической борьбе. При любых, самых крайних вариантах мог дискутироваться только вопрос о привлечении внутренних войск, милиции, управления охраны. Однако развитие событий 3-го числа показало, что деморализованная милиция и внутренние войска не способны отстоять порядок в Москве, а вооруженные отряды, выставленные оппозицией, вот-вот проложат дорогу к власти в России безответственным и опасным экстремистам. Необходимость срочно поднять армейские части стала очевидной.
Но дойдут ли теперь приказы, будут ли они выполнены, не получится ли, как в августе 1991 года, что армейская машина просто откажется сдвинуться с места, будут лишь рапорты и показная активность?
Уверенно ответить на такой вопрос не мог тогда никто, думаю, включая министра обороны и президента».
Скверные вести приходят одна за другой. Гайдар:
«Больше всего удивился сообщению о захвате Государственного таможенного комитета. Подумал: это зачем? Только позже узнал о «Списке Руцкого». Именно на таможенников он возлагал задачу задержать на границе членов правительства, которые, по его представлению, конечно же, должны были вот-вот ринуться за рубеж. Арестовать и немедленно доставить на суд и расправу в Белый дом. Впрочем, хотя список, начиная с председателя Совета Министров, был весьма обширным и включал в себя многих заметных деятелей, фамилии президента, министре обороны и моя в нем не значились. Видимо, эту троицу везти далеко не предполагалось».
Этот «расстрельный» список, оформленный как указ «президента» Руцкого, обнаруженный и опубликованный после подавления мятежа, был таков:
«УКАЗ ПРЕЗИДЕНТА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
С целью привлечения к ответственности перед Законом Российской Федерации всем государственным органам и организациям Российской Федерации и должностным лицам воспрепятствовать выезду за пределы Российской Федерации следующим гражданам: Черномырдин В.С., Шумейко В.Ф., Полторанин М.Н., Чубайс А.Б., Шахрай С.М., Филатов С.А., Костиков В.В., Ильюшенко А.А., Макаров А.М., Калмыков Ю.Х., Федоров Б.Г, Коржаков А.Е., Барсуков М.И., Козырев А.В., Собчак А.А., Лужков Ю.М., Ерин В.Ф., Голушко Н.М., Котенков А.В.
При задержании указанных лиц незамедлительно в сопровождении охраны направлять их в Дом Советов.
Исполняющий обязанности Президента Российской Федерации А.Руцкой
Москва, Дом Советов
3 октября 1993 года
№34»
Как видим, фамилий Ельцина, Гайдара, Грачева в списке действительно нет. С перечисленными в нем еще можно было как-то разбираться, а неупомянутая в нем троица, надо полагать, тут Гайдар прав, подлежала расстрелу на месте. Возможно, о том было какое-то особое распоряжение «президента», письменное, пока не найденное, или просто устное.
Где-то около восьми вечера, видя, что армия, милиция фактически бездействуют, Гайдар приходит к заключению, что необходимо обратиться напрямую к москвичам за поддержкой, призвать их собраться возле Моссовета. В случае крайней необходимости вооружить тех, кто умеет обращаться с оружием, – офицеров запаса, августовских дружинников, сотрудников частных охранных структур. Гайдар звонит председателю Комитета по чрезвычайным ситуациям Сергею Шойгу, дает распоряжение срочно подготовить к раздаче при крайней необходимости тысячу автоматов с боекомплектом.
О своем замысле обратиться к народу, естественно, уведомляет президента, премьера, министра внутренних дел. Все одобряют эту идею.
Уже сидя перед телекамерой, готовясь к выступлению, Гайдар вдруг ощутил, как на него наваливается тревога за тех, кого он «вот сейчас позовет из тихих квартир на московские улицы». Попросил оставить его на минуту в студии одного, чтобы лучше осмыслить, имеет ли он право брать на себя ответственность за их жизни. Гайдар:
«И все же выхода нет. Много раз перечитывая документы и мемуары о 1917 годе, ловил себя на мысли о том, что не понимаю, как могли десятки тысяч интеллигентных, честнейших петербуржцев, в том числе многие офицеры, так легко позволить захватить власть не слишком большой группе экстремистов? Почему все ждали спасения от кого-то другого: от Временного правительства, Керенского, Корнилова, Краснова? Чем все это кончилось, известно. Наверное, эта мысль – главное, что перевешивает все сомнения и колебания. И потому выступаю без колебаний, с сознанием полной своей правоты».
Камера Российского телевидения включена в 22-00.
– Дорогие друзья, – сказал Гайдар, – все эти последние дни правительство России больше всего хотело сохранить спокойствие, избежать кровопролития. Даже сегодня, когда стало ясно, что люди, которые взяли курс на вооруженную конфронтацию, готовы переступить через реки крови, чтобы сохранить свою власть, реставрировать старый тоталитарный режим, снова отнять у нас свободу. Мы надеялись, что удастся избежать вовлечения граждан в это противостояние. Вместе с тем, к сожалению, ситуация продолжает обостряться. У «Останкино» идет бой, противоположная сторона применяет гранатомет, тяжелый пулемет, пытаются захватить узлы связи, средства массовой информации, добиться силового установления контроля в городе. Правительство предпринимает усилия с тем, чтобы подтянуть силы, необходимые для того, чтобы остановить успех реваншистов. Но надо сказать честно: сегодня вечером нам нужна поддержка. Сегодня мы не можем переложить ответственность за судьбу демократии, за судьбу России, за судьбу нашей свободы на милицию, на внутренние войска, на силовые структуры. Сегодня должен сказать свое слово народ, москвичи. Должны сказать свое слово те, кому дороги свобода России, ее демократическое будущее. Мы призываем тех, кто готов поддержать в эту трудную минуту российскую демократию, прийти ей на помощь, собраться у здания Моссовета с тем, чтобы объединенными усилиями встать на защиту нашего будущего, будущего наших детей, не дать снова на десятилетия сделать из нашей страны огромный концентрационный лагерь. Наше будущее в наших руках. Если мы его проиграем, нам не на кого будет пенять, кроме как на нас самих. Я верю в наше мужество, я верю в здравый смысл нашего общества, верю в то, что мы просто не можем сегодня проиграть».
Позже, как он и предвидел, его упрекали: дескать, как можно было вытаскивать на улицу, возможно под пули, безоружных людей. Но ведь бывают минуты, когда нельзя оставаться дома. Иначе сейчас, в октябре 1993-го, действительно получится как тогда, в октябре 1917-го. Даже если и не будет той самой «крайней необходимости», одно лишь появление тысяч людей возле памятника Долгорукому будет выражением их непреклонной позиции в начавшейся гражданской войне.

Гайдар вернулся в другое правительство, к другому президенту

Но вот мятеж подавлен, оппозиция разгромлена. Гайдар надеялся, что после драматических событий 3-4 октября, после победы демократических сил можно будет осуществить то, чего до сих пор не удавалось сделать –  расширить границы реформы, выйти за пределы одной только экономики, перестроить всю российскую общественную жизнь.
Гайдар:
«Можно было немедленно и не опасаясь противодействия организованной оппозиции (она разгромлена. – О.М.) начать реформу вооруженных сил, сократить численность армии, сделать ее более компактной, но лучше управляемой, лучше вооруженной. Надо было взять в руки реальные рычаги контроля за бывшим Комитетом государственной безопасности, до этого, при всех своих переименованиях, явно не работавшим на российскую демократию. А также – радикально поменять кадры на местах, выдвинуть людей, доказавших свою приверженность реформам и демократии, всерьез взяться за проведение аграрной реформы, реформы системы социальной поддержки, упорядочить налоговый режим, решительно запретить пропаганду фашизма и коммунизма, действия организаций, разжигающих социальную и национальную рознь».
Как мы знаем, с идеей провести люстрацию – тотальную кадровую чистку – энергично выступала Галина Васильевна Старовойтова, дважды предлагавшая соответствующий законопроект. Она считала ее одной из самых важных, самых необходимых реформ. Как видим, с той же идеей выступал и Гайдар.
Дать добро на все эти реформы, конечно, должен был Ельцин. Егор Тимурович неоднократно в то время говорил с ним об этом, пытался склонить его к энергичным действиям. Президент слушал, соглашался, но никаких решений не принимал.
В конце концов Гайдар понял, в чем тут дело. И другие подсказали: 
«Когда я вернулся в правительство в сентябре 1993 года, Виктор Степанович в первой же нашей беседе сказал мне, что президенту нелегко дались последние месяцы противостояния. Начав работать, я быстро в этом убедился и сам. Было ощущение, что президент смертельно устал от постоянного напряжения, от тяжести, лежащей на плечах, потерял значительную часть энергии». 
Сказались также не очень удачные для демократов результаты состоявшихся думских выборов. Ельцин ожидал безоговорочной победы сторонников реформ, победы не получилось. Гайдар:
«Андрей Козырев позже говорил мне, что президент, на его взгляд, был готов к серьезному политическому прорыву в случае успеха демократов на выборах. Но успеха не случилось. Результаты декабрьских выборов стали для президента неприятнейшим сюрпризом. Когда появились первые предварительные итоги, он даже позвонил мне и спросил, подтверждают ли наши данные те, что поступают по каналам Центризбиркома. Настроение у него было подавленное…»
Гайдар по-другому оценивал итоги выборов. Он был уверен: после них возможности для реформ не сужаются, а, напротив, расширяются.
«Еще раз пытаюсь убедить Ельцина в своей правоте. Прихожу к твердому убеждению – сейчас это невозможно: неудача на выборах воспринята им как сигнал к отступлению, политическому маневру, частичной смене ориентиров. Значит, проводить тот курс, в верности которого я убежден, не удастся. Тогда в чем смысл моего дальнейшего пребывания в составе правительства? Выполнять роль символа, обозначающего для Запада, для российских демократов, что реформы продолжаются? Это не для меня».
Короче, Ельцин уже был не тот, что на первом этапе реформ в 1991-1992 годы. Тогда им палки в колеса ставили их лютые ненавистники, коммунисты и национал-«патриоты», теперь к реформам охладел и стал для них тормозом сам Ельцин.
Но дело было не только в Ельцине. После годового отсутствия Гайдар вернулся уже совсем не в то правительство, которое покинул год назад.
«Снова и снова убеждался, что заметно изменившийся, безмерно разбухший за минувший год аппарат правительства аморфен, недееспособен. Только если лично заниматься каждым из нормативных актов, не выпускать их из рук при визитах к премьеру, можно добиться хоть какого-то результата. Иначе все проваливается, как в песок, – бесследно.
Заметно изменился стиль работы, вновь возобладала знакомая по прежним годам помпезность, монументальность. В 1992 году я был твердо убежден – обязанное вместе со страной переживать тяжелый кризис правительство не может позволить себе никаких излишеств. Только в этом случае оно обретает моральное право проводить жесткие, социально конфликтные меры… 
Поэтому, слыша то и дело возникавшие предложения о закупке «мерседесов», о запуске в производство серии новых роскошных машин для руководства, которые в народе прозвали «членовозами», категорически их отклонял…        
Сам я ездил и езжу на 'Волге', другим руководителям ничто не мешает следовать этому примеру. 
Постепенно начал замечать, что такая позиция вызывает раздражение… 
Видно и то, как изменилась в последнее время обстановка вокруг Ельцина. В 1992 году, когда я возглавлял правительство, вмешательство какого-нибудь Коржакова или Барсукова в экономическую политику было вообще за гранью мыслимого. Они воспринимались исключительно как охранники. Теперь же факт их резко возросшего влияния очевиден. Вместо четкой и последовательной линии на равные правила игры, унификации налогового и таможенного режима имеем теперь, после октября 1993 года, поток странноватых решений об индивидуальных льготах. Определенный крен в сторону коррумпированного, бюрократического капитализма, с его тесно переплетенными собственностью и властью. А моего влияния и возможностей явно не хватает, чтобы все это остановить.
Вот так и вышло, что вскоре после того, как смолк октябрьский грохот танковой канонады и стало ясно, что политическая ситуация стабилизировалась, я начал задумываться, насколько продолжительной и полезной может быть моя работа в правительстве по «второму призыву».
К концу декабря – началу января Гайдар пришел к твердому убеждению: правительство в его нынешнем составе на новый тур серьезных реформ идти не готово. В нем снова возобладали идеи поиска немонетарных методов борьбы с инфляцией и отказа от рыночных методов. Все попытки Гайдара проводить решения, которые он считал необходимыми, почти всякий раз стопорились. На протяжении месяцев он не мог даже выпустить постановление о давно назревшем сокращении штатов возглавляемого им Министерства экономики.
Последней каплей для него стали шокирующие истории об объединении денежных систем России и Белоруссии и о строительстве шикарного дворца для парламента, против которого Гайдар решительно возражал. Однако, несмотря на его возражения, решение о строительстве было принято. Чтобы удостовериться, что это действительно так, Гайдар позвонил руководителю аппарата правительства черномырдинскому приятелю Квасову, Тот, не моргнув глазом, соврал, что такого решения правительство не принимало. А через два дня Гайдар получил его готовым прямо в руки.
Недолго думая, Гайдар сел за стол и написал письмо Ельцину. Его концовка:
«Уважаемый Борис Николаевич! В сентябре 1993 года, соглашаясь вернуться в правительство, я отдавал себе отчет в том, что, отвечая в глазах общества за экономическую реформу, я буду обладать лишь ограниченными рычагами воздействия на экономическую ситуацию. Но я надеялся, что понимание общей ответственности за страну позволит правительству, пусть и состоящему из людей разных воззрений, объединиться вокруг президента и проводить курс, необходимый для стабилизации экономики и предотвращения катастрофы.
К сожалению, в последнее время все чаще принимаются решения, в подготовке которых я не участвовал и с которыми выражал категорическое несогласие. Приведу лишь два новых примера.
Подписано межбанковское соглашение об объединении денежных систем России и Беларуси. Такое объединение возможно, если его тщательно подготовить, отработать все механизмы контроля, защищающие российские национальные интересы. То же, что предусмотрено в подписанных документах, – лишь воспроизводство хаоса в денежной области за счет реальных доходов российских граждан. В частности, реализация этого решения приведет к тому, что минимальные зарплата и пенсия в Беларуси будут существенно превышать минимальные зарплату и пенсию в России. Мы не настолько богаты, чтобы приносить благосостояние россиян в жертву политической конъюнктуре. Я возражал против этого решения, но мои протесты не были услышаны.
Трудно понять и решение о строительстве нового здания парламента (ориентировочная стоимость – 500 миллионов долларов). Эта сумма значительно превышает средства, которые были с трудом выделены в 1993 году для бюджетного фонда конверсии. Это впятеро больше расходов федерального бюджета по статье культуры и искусства или примерно пятая часть всего финансирования социальной сферы в прошлом году. Такое разрушительное по своим последствиям решение было также подготовлено без моего ведома и принято, несмотря на мои самые решительные возражения. В подобной ситуации лично мне трудно оправдывать политику жесткой экономии в расходах на науку, культуру, образование, экологию. Есть тяжелые, но неизбежные издержки жизненно необходимых преобразований, однако с ними нельзя смешивать плату за поспешные и непродуманные решения.
Уважаемый Борис Николаевич! Я не могу быть одновременно и в правительстве, и в оппозиции к нему. Я не могу отвечать за реформы, не имея возможности предотвращать действия, подобные тем, о которых здесь было сказано, не обладая необходимыми рычагами для последовательного проведения экономической политики, в правильности которой убежден.
Поэтому, к моему глубокому сожалению, я вынужден отказаться от предложенного мне поста первого заместителя председателя правительства РФ. Вместе с тем заверяю Вас, что буду твердо поддерживать Вас и Вашу политику реформ»,
Вызывает удивление, с какой легкостью Ельцин отпустил Гайдара. Не увещевал, не уговаривал остаться, сказал лишь, что понимает его. Неужто это был тот самый Ельцин, который год назад, как лев, дрался за него, пытаясь сделать его премьером?
Чем объяснить такую перемену? Единственное возможное объяснение – та самая усталость от последних двух лет противостояния с противниками реформ. Уговорить Гайдара остаться в правительстве означало для Ельцина опять втянуться в противостояние – на этот раз в противостояние между Гайдаром и Черномырдиным, между Гайдаром и черномырдинским правительством, правительственным аппаратом. Видимо, взвесив свои силы, Ельцин пришел к выводу, что сил у него на это уже не хватит.
Свое заявление об отставке Гайдар написал 20 января 1994 года.
Примерно в то же время, что и Гайдар, правительство покинул и другой блестящий либеральный экономист Борис Федоров.

(Из книги Олега Мороза «Как удалось отстоять реформы»).